Форум » Интервью » О времени и о любви » Ответить
О времени и о любви
Татьяна: «Я жуткий ЭГОИСТ и считаю, что далеко не каждый человек, который хочет что-либо узнать обо мне, ИМЕЕТ НА ЭТО ПРАВО»
дуся: Сергей Ножериевич! Запланируйте в феврале и посещение Пятигорска: там Лермонтов везде и всюду! Классно! Обожаю эти места!
Татьяна: Сергей Чонишвили: Не хотелось на всю жизнь остаться «Серёженькой» Сергея Чонишвили многие называют везунчиком. И неудивительно: в 16 лет с первого раза поступил в знаменитую «Щуку»; окончив театральное училище, сразу же был зачислен в труппу Ленкома; много снимается; его голосом, который сам Сергей шутливо называет «не самой поганой частью своего тела», озвучено огромное количество картин, рекламных роликов и компьютерных игр. Плюс ко всему ещё и книги стал писать. Ну чем не баловень судьбы? Но мало кому известно, что жизненный путь артиста не был усыпан розами. Достаточно заметить, что Сергей только чудом не стал инвалидом и вообще остался в живых. – Сергей, скажите, вы верите в судьбу, предназначение? Вы вообще мистик или реалист? – Как угодно можно к этому относиться, называть суевериями, совпадениями, и всё же факт остаётся фактом: необъяснимые мистические моменты в нашей жизни существуют. А в театре особенно. У Николая Эрдмана есть пьеса «Самоубийца». Так вот, как только её ставят, в театре кто-то умирает. Когда вышел одноимённый спектакль на сцене Омской драмы, там в течение года умерло несколько артистов. Знаю об этом потому, что с омским театром связаны мои детство, юность, творческая жизнь моих родителей-актёров и начало моей профессиональной биографии. Столь же опасными считаются в театральных кругах пьесы «Макбет» Шекспира, «Фауст» Гёте, «Мастер и Маргарита» Булгакова. Неслучайно в разные времена в разных странах их постановки, как на сцене, так и в кино, непостижимым образом сопровождались чередой несчастий и неприятностей. Столь же небезопасный автор – Николай Васильевич Гоголь. Артисты знают: если взялся работать с материалом этого автора, ты должен ему что-то заплатить. И когда я репетировал в Ленкоме роль Ноздрёва в спектакле «Мистификация», который является версией «Мёртвых душ», то ни секунды не сомневался, что непременно придётся отдать Гоголю какую-то дань. Это произошло во время сдачи спектакля худсовету. В одном из эпизодов партнёр кидал мне из кулисы бутылку. Довольно тяжёлую, изготовленную из цельного куска дерева. На сцене свет от прожекторов бил в глаза, Но я как-то приноровился: фиксировал момент броска, траекторию полёта и ловил эту злосчастную бутылку. Однако во время сдачи спектакля свет, не знаю уж почему, горел ярче, и, обернувшись, я не смог увидеть партнёра. На автомате всё-таки выхватил взглядом бутылку – но уже перед самым лицом. В последнюю секунду едва успел среагировать – чуть повернул голову, благодаря чему зубы остались целы. Но в скулу бутыль влетела крепко, челюсть выбила. Чудом одной рукой поймал бутылку, тут же ударом кулака вставил челюсть на место. Правда, спектакль доигрывал с распухшим лицом. Это была моя первая дань Николаю Васильевичу Гоголю. А вторая случилась на «Женитьбе», где я играл Кочкарёва. – Сергей, а роль в «Женитьбе» вы репетировали в паре с Александром Абдуловым? – Нет. Александр Абдулов сыграл два предпремьерных спектакля, после чего серьёзно заболел и улетел на лечение в Израиль. Играть не мог, поскольку стоял вопрос жизни и смерти. Чтобы премьерный спектакль состоялся, нужен был другой исполнитель. И Абдулов сам назвал мою фамилию художественному руководителю. Именно это его решение заставило меня согласиться на своеобразный эксперимент, поскольку на ввод у меня оставалось всего восемь дней. Я никогда не был дружен с Александром Гавриловичем, но существовало очень странное, необъяснимое чувство друг к другу. Это сложно объяснить. У Абдулова было одно редчайшее качество: он умел говорить про человека очень хорошие вещи… в спину. Понимаете, не в лицо, а именно в спину! В лицо-то как раз мог выдать самое неприятное. Мне разные люди рассказывали: «Как же тепло отзывался о вас Саша Абдулов». Я повторяю: мы никогда не были особо близки, но я до сих пор ощущаю присутствие этого человека в своей жизни. – Так что же произошло с вами на «Женитьбе», какую дань вам пришлось заплатить Гоголю? – Примечательно, что не только мне. Там произошла совсем невероятная история. Первый исполнитель роли – Александр Абдулов, как я уже говорил, так и не смог сыграть её; я получил травму ноги; вставший мне на замену Дмитрий Певцов тоже серьёзно повредил ногу – кстати, в той же самой сцене спектакля. И, наконец, следующий Кочкарёв – Иван Агапов, едва начав репетировать, порезал себе ногу, правда, дома. Самое поразительное то, что нога у всех троих была одна и та же – левая. А для нас с Певцовым самое глупое заключалось в том, что в той сцене, где мы с ним травмировались, вообще нет никакого трюка. Абсолютно безобидный эпизод. Ходишь от одной кулисы к другой, потом останавливаешься, разворачиваешься и бежишь в противоположную кулису. И вот на одном из спектаклей я, как обычно, произношу монолог и вдруг чувствую мощнейший, дико болезненный удар по ноге. Ощущение, что палкой двинули изо всех сил. Еле сдерживаясь, чтобы не закричать, разворачиваюсь и, сохраняя мизансцену, пробую бежать в кулису. Чувствую – странно бегу, левую ногу не чувствую. Практически падаю в кулису, шепчу помрежу: «Лажа с ногой. Фиксировать будем левую», – поскольку через одну сцену я действительно должен выходить с загипсованной ногой, но правой. Выбегаю обратно на сцену. «Выбегаю» – это я сильно сказал, если учесть, что ступня просто болталась. Частично изменяю мизансцену, чтобы зрителю не бросалось в глаза, как я подпрыгиваю на одной ноге. Доигрываю. Уйти за кулисы помогает партнёр, Игорь Фокин. Там мне фиксируют левую ногу, и обратно я выхожу на костылях. На них же выхожу и на поклоны. Зрители счастливы – аплодируют, ничего не понимают. В гримёрке, когда, наконец, всё закончилось, я заорал от боли – ботинок можно было снять только с ногой. Вызвали «скорую». Отдельный сердечный поклон Диме Певцову за участие. Он не только договорился со «скорой», в какую больницу меня отвезти, но и приехал туда, чтобы проверить, как я устроился. Вообще Дмитрий умудряется делать массу замечательных дел, никого об этом не информируя. Это позиция Человека с большой буквы. Мне сделали рентген и сказали: «Поздравляем, добро пожаловать в клуб! У вас здесь много товарищей по несчастью». Оказалось, что порвано ахиллово сухожилие (играет важную роль при ходьбе. – Ред.). Тут же назначили операцию. Дальше началась новая жизнь: четыре недели в гипсе по бедро, потом вытяжка стопы – её вывернули и загипсовали ещё на месяц. – Артисту, наверное, особенно тяжело переживать выпадение из профессии? – Поначалу нервничал: полетело много планов, подвёл людей. Но постепенно успокоился. Сказал себе: «Ничего катастрофического не случилось. Жизнь продолжается». Справился. Через пять дней после операции мой товарищ Андрей Гончаров организовал мне в палате звуковую студию, и я стал работать прямо в больнице, а потом точно так же и дома. И всё бы ничего, но через два с половиной месяца мой «ахилл» рванул опять, причём в том же самом месте. Шёл с палкой, чуть оступился, и понеслось по новой. Меня быстро опять прооперировали, и поначалу всё вроде бы шло неплохо, если не считать, что предстояло заново пройти весь цикл послеоперационного существования. Но образовалась другая проблема. Никак не заживала рана, и постепенно дело стало приобретать совсем скверный оборот. Нога начала буквально гнить. Обращаюсь к завотделением: «У меня температура тридцать девять и пять держится четыре дня, и нога течёт». А он говорит: «Ну, простудился, бывает. Попей чайку с мёдом». Но я-то понимаю, что со мной что-то не так. Друзья организовывают мне контакт в институте травматологии. Сдаю анализы, врачи говорят: «Да, у вас золотистый стафилококк! Наверняка занесли во время перевязки». Прописывают серьёзный комплексный антибиотик – шесть дней внутривенно - и ежедневные промывания раны. Пытка. Езжу каждый день, терплю. Нога продолжает гнить. Что делать дальше, никто не знает. Разумеется, начинаю всё узнавать про стафилококк. Выясняю, что он имеет много разных модификаций, но мне достался самый опасный. Становится ясно, почему я начал реально помирать. Перспектив виделось две: либо тихо загнусь в результате общего заражения крови, либо мне просто-напросто отхомячат ногу, что для меня тоже в каком-то смысле смерть – психологическая. Сказать, что меня накрыла апатия, будет неверно. Как говорится, апатия – это отношение к соитию сразу после соития. (Смеётся.) Трудно описать моё состояние в то время. Костыли, гниющая нога и полное отсутствие всяческих желаний. И всё же в один прекрасный день я собрался, вставил мозги на место и начал себя спасать. Обратился к друзьям, они посоветовали ехать в Германию. Неожиданно позвонил Марк Анатольевич Захаров и дал координаты мюнхенской клиники. Где меня и спасли. Как сказал доктор Стефан Дайлер, делавший мне операцию, если бы я приехал на месяц позже, ногу купировали бы. Что моё дело совсем хреново, я понял по тому, как порозовели щёки у доктора Дайлера после того, как перед ним развернули мою ногу. Переводчица в этот момент просто грохнулась в обморок, и перевод на немецкий завершился. Слава богу, доктор говорил по-английски, поэтому мы смогли объясниться. Сказать, что немцы были удивлены моему стафилококку, занесённому в больнице, – это ничего не сказать, поскольку у них этой проблемы не существует в принципе на протяжении последних двадцати лет. На девятый день после семичасовой операции меня выписывают со словами: «Мы подготовим все документы вашему лечащему врачу». Отвечаю: «Хрен вам! Вы теперь мои лечащие врачи, и я не собираюсь отсюда уезжать до тех пор, пока вы меня не выгоните пинками». Так и провёл у них весь реабилитационный курс – два с половиной месяца. И что самое поразительное, моё пребывание там не стоило таких сумасшедших денег, как в России. – Театр поддержал вас в драматической ситуации? – Поскольку у меня была производственная травма, мне сохранили зарплату. – Но работы вы лишились? – Если после первой операции я намеревался восстановить прежнюю схему своей жизни, вкалывая в театре на полную катушку, то после второй наступила некая переоценка ценностей. Задал себе вопрос: «Почему у меня случился разрыв сухожилия?» И ответил: «От неправильной эксплуатации». Это очень распространённая балетно-спортивная травма. Если бы в Ленкоме требования к организации труда и нормативы были немножко другими – ну, как в музыкально-драматическом театре, – то артистов проверяли бы, контролировали состояние здоровья, поскольку работают они в достаточно опасной зоне. Но о какой системе проверок может идти речь, если нет даже штатного массажиста! Это из области фантастики. Перегрузки и пренебрежение к своему здоровью – нормально! И я подумал: может, пора уже полюбить себя чуть-чуть больше? – Интересно, а к какому выводу вы пришли: период неудач, испытания – это выкинутые из жизни отрезки или, наоборот, уроки, из которых можно извлечь пользу? – Уверен, что такие ситуации благотворны. Преодоление даёт импульс развития. Вся моя молодость совпала со временем глобальных перемен в нашем государстве, когда люди буквально метались в поисках хоть какого-то заработка. Но для меня лично отчаяние заключалось не в том, что негде жить и нечего есть, а прежде всего в том, что не имел возможности заниматься тем, что мне интересно. В 1982 году я уехал из Омска, чтобы поступить в театральный институт в Москве. Поступил в «Щуку», окончил с красным дипломом. В этом был абсолютно трезвый расчёт. Дело в том, что человек, получивший красный диплом, не попадал под обязательное тогда распределение. То есть не обязан был в течение трёх лет работать в каком-нибудь Запендюйске. Это для меня оказалось невероятно важно, так как больше всего на свете я хотел заниматься профессией в хорошем театре. Но сразу же возникла проблема: меня готов был взять Ленком, однако театр не мог сделать постоянную московскую прописку, а со своей временной я не имел права устроиться на постоянную работу. И всё-таки удалось прописаться в Подмосковье, за что я безмерно благодарен моей доброй подруге. Однако заняться профессией у меня по-прежнему получалось не до конца. В первый же год работы в театре меня забрали в армию. Спасибо начальнику Театра Советской армии Виктору Ивановичу Якимову, благодаря которому я оказался в команде актёров-военнослужащих. Но потерял полтора года, потому что по возвращении в Ленком моя история как профессионального артиста надолго затормозилась. А худшее наступило в начале девяностых, когда в результате всех наших революций не только театр оказался на грани выживания, но и почти загнулся кинематограф. В общем, к 1993 году передо мной на полном серьёзе встал вопрос о смене профессии. Другого выхода не просматривалось. Ну а как? Мне почти двадцать восемь лет, живу в общежитии, месячную зарплату даже при жёсткой экономии можно растянуть максимум на две недели. На отпускные покупаю самую дешёвую механическую печатную машинку, блок сигарет и билет в один конец – в Омск. Всё, денег больше нет. Приезжаю к родителям. Впереди двадцать девять дней отпуска. Стыдно. Чуваку ведь уже под тридцать. Что делать? – А почему в Омский драмтеатр не шли? – Это исключено. Наверное, в Омске у меня могла бы сложиться прекрасная творческая биография: обошёлся бы без армии, жил бы в комфорте, играл бы отличные роли, но там я навсегда оставался бы Серёженькой. А этого не хотелось. Мне нужна была собственная жизнь, не прикрытая авторитетом папы и мамы. Короче, в то отпускное лето я сказал себе: «Ну всё, Серёжа, не складывается у тебя ничего, меняй профессию». Но, слава богу, появился Независимый театральный проект «Игра в жмурики», который и оставил меня в профессии. И в тот же год я начал работать на радио. – А дальше вышли «Петербургские тайны», и пришла в жизнь артиста Чонишвили пора везения. – Ни фига. Люди, которые одновременно снимались в других картинах, втихаря смеялись над нами, участниками «Петербургских тайн». Потому что работа наша оплачивалась чудовищно плохо. Сериал делался за три с половиной копейки. К примеру, все костюмы шли из подбора. На Наталье Гундаревой просто зашивали платья: зашьют, она смену отработает – распарывают. Все мы работали там только за эфир, он действительно стоит дорогого. – Ещё бы, приносит известность! – Ну да, известность на самом деле пришла, однако, несмотря на неё, я потом пять лет не снимался. Но зато моя театральная история потихоньку стала набирать счастливые обороты. Появились спектакли в Театре-студии под управлением Олега Табакова, в Театре Наций, параллельно я был приглашён в МХТ, где и теперь играю в нескольких спектаклях. Да и к кинематографу у меня нет никаких претензий, всё-таки за спиной уже более шести десятков фильмов и сериалов. – Не говоря уже о дубляже и озвучании бесчисленного количества кинофильмов, телепрограмм, компьютерных игр и аудиокниг. – Между прочим, в своё время я не прошёл сорок восемь кастингов по голосу. Зато теперь продажа собственного голоса стала второй профессией. – И если на этом поставить точку, на сегодняшний день вы своей жизнью довольны и менять в ней ничего не желаете? – Никогда не надо ставить точек. Это плохой знак. Самый лучший – многоточие, он предполагает массу вариантов продолжения. Что же касается моей сегодняшней жизни, то я искренне считаю её вполне счастливой. Расспрашивала Татьяна ЗАЙЦЕВА http://moya-semya.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=4111&catid=94&Itemid=172
Татьяна: Сергей Чонишвили: "Меня, как правило, не узнают..." Интервью "Эхо" с известным российским актером 08.02.2014 культура М.ШАХБАЗИ - Юрий Левитан, Ефим Копелян, Зиновий Гердт, Артем Карапетян, Николай Литвинов, Эраст Гарин, Владимир Кенигсон... Ваш голос смело можно ставить в эту линейку, он также уникален, как и голоса тех, кого я перечислил. Такой голос от природы, или были какие-то специальные упражнения? - Не знаю. Естественно, какие-то природные данные должны присутствовать, иначе не было бы определенных, я бы так сказал, возможностей. Любого можно научить играть на фортепиано, но если есть склонность, то, конечно, человек будет играть лучше. Просто всю свою жизнь я пахал, и своим делом занимался еще с института. В данном случае - это вопрос наработки, то есть тот случай, когда количество переходит в качество. Разговариваю я много, практически ежедневно и в разных ипостасях. Отвечая на ваш вопрос - это склонность, помноженная на труд. - Наверное, и тембр можно изменить до неузнаваемости. - Тембр у меня, конечно же, меняется в зависимости от задачи. А раз был случай: люди, которые знают меня уже очень давно, спросили, с кем я озвучивал Бивиса и Бадхеда. Я ответил - с собой (смеется). Менять свой голос можно легко. Это вопрос профессионализма. - Говорят, что сэр Уинстон Черчилль прежде, чем произнести какую-либо речь, внимательно ее изучал и делал пометки, где нужно возвысить голос, где говорить нормально, где выдержать паузу. Вы сами редактируете тексты, с которыми работаете или же это задача режиссера? - Слава Богу, на сегодняшний день 95% работы с текстом я провожу сам. Это то, что касается микрофонной деятельности. Если говорить о спектаклях и о съемках, то там ситуация несколько другая, там я - инструмент. Есть и еще одна черта работы за микрофоном - я не диктор. Я рассказываю историю. Историю на 30 секунд, если это рекламный ролик, 20 минут или полтора часа, если это документальное кино. Книжка вслух, к примеру, может быть и 9, и 12 часов. И работая с микрофоном, я непременно должен чувствовать позывы своей души и оставаться артистом, а не переходить в категорию дикторов, иначе все рассказываемое мной будет неинтересно. - Это интервью готовилось несколько месяцев, график у вас насыщенный, наверное, трудно совмещать репертуарный театр с остальными проектами. - В Ленкоме я не работаю с 2008 года. Я, что называется, "свободный художник", у меня один спектакль в Театре наций и три спектакля в МХТ им. А.П. Чехова. Для того, чтобы выжить в современном мире, нужно усидеть на многих стульях, где-то ты получаешь образцы денежных знаков, которые позволяют не думать о том, сколько чашек кофе ты выпил, можешь ли заправить полный бак или половину, какие-то вещи делаются просто, чтобы развиваться как профессионал. В искусстве, как всегда, либо переплачивают либо недоплачивают, я же отношусь ко второй категории. Дикое количество вещей, которые мне дороги, и которые я считаю определенными профессиональными достижениями, не стоили мне ничего. Они делались потому, что я хотел их сделать. И для того, чтобы это происходило, нужно иметь возможность себе это позволить. Как сказал один персонаж из "Человека-поезда", "Люди, занятые поиском пищи, не способны к решению высоконравственных задач". И это правильно, если ты думаешь, что бы съесть на ужин, вопрос какой - либо рефлексии отпадает сразу, и тем более вопрос: "Зачем ты явился в этот мир" не возникает (смеется). - По какой роли вас узнают на улице? - Сообщу очень приятный момент - меня, как правило, не узнают. Ну, кроме тех случаев, когда я попадаю в какое-нибудь заведение или контору и начинаю разговаривать - вот тогда все становится на свои места (смеется). На улице меня увидеть сложно: дом - машина - работа - машина - дом. В метро тоже было сложно узнать, я утыкался в книжку, и тут, что называется, без вариантов. Честно - я люблю такого рода анонимность, хотя у нас это как бы не совсем принято. Помню, как в США, в Нью-Йорке встретил на улице Кирка Дугласа, но не подбежал к нему с распростертыми объятиями и не стал говорить: "Старик, ты классно выглядишь, и вообще я твой большой поклонник". Просто отметил для себя - вот идет Кирк Дуглас (смеется). Приятно, когда существуешь в эдакой лондонской атмосфере, там приватность уважают. А вот у нас - не всегда. Потому и стараюсь избегать публичных мест, чаще бываю там, где уже привыкли к моему появлению, где положительно ко мне относятся и где сохраняют мою приватность. - Микрофон, театр, кино - что приоритетнее? - Я честно скажу, увереннее чувствую себя там, где мне нравится материал, над которым я работаю, и где мне интересно. Там я в своей тарелке, я занимаюсь тем делом, которым мне хочется заниматься, будь то микрофон, кино или театр. Если говорить с точки зрения интереса самого процесса, то, конечно, театральный вариант наиболее захватывающий и наиболее сложный, потому, что не каждый киношный артист сможет работать в театре, но большая часть театральных артистов может работать в кино. Ведь кино по большому счету продукт трех человек - режиссера, оператора и монтажера. Гениального артиста могут, пардон, хреново снять. Могут гениально сработать и артист, и режиссер, и оператор, но плохой монтаж все убьет. А театр - это та инъекция, которую дает режиссер во время репетиций, потом начинается спектакль, и ты выходишь один на один и со зрителем, и с партнерами, и нет рядом никого, кто путем монтажа ускорит сцену, снимет другой, более удачный дубль. Да и потом - каждый спектакль, сколько бы лет он ни игрался - уникален, он здесь и сейчас, и такого больше никогда не повторится. Кино же - навсегда отобранный вариант, который зафиксирован. Прежде чем взяться за какой-либо материал, я всегда читаю сценарий, чтобы понять, хочу я в этом работать или нет. 50% успеха - это хороший сценарий. Что поделать, грешим отсутствием хороших сценариев, и вовсе не потому, что их нет, а потому, что их не пускают в производство. У меня есть опыт хождения по разным инстанциям в течение года. Написал сценарий, сделал раскадровку, есть команда, хочу просто снять картину, где я сам написал слова, ходы, персонажей, которые придуманы мной и говорят моими словами. Но как-то не складывается, 4 раза срывалось финансирование, а в Госкино мой проект никому не нужен. Непонятно, почему дяди и тети, которые смотрят другое кино, слушают другую музыку и читают другие книжки, почему-то считают, что население должно смотреть именно то кино, которое навязчиво крутит ТВ, читать именно те книжки, что усиленно рекламируются, слушать именно ту музыку, что уже приелась. Странно, не правда ли? Ну, и еще момент: театр можно сделать без денег, а кино - нет, технологические затраты. Можно удешевлять с учетом зеленки - виртуальной студии, и все будет реально! Ну, к примеру, "Гравитация" снята в павильоне, и что же? Ничего страшного! Тем не менее, все равно нужны финансы, были бы свои - непременно удовлетворил бы свои творческие амбиции. - Везет ли вам на режиссеров? Часто ли попадаются такие, что гнут свою линию и никого не слышат? - Ну, мне это как бы не грозит, ибо я работаю с теми людьми, с кем нахожусь в диалоге. Если человек не хочет вступать в диалог - я просто не буду сниматься в его картине. Но мне как-то удавалось сохранять паритетные отношения с теми людьми, у которых я работал. Я против той теории, что режиссер должен быть умным, а артист глупым. - Небольшая присказка - приезжает машина в профилакторий, а мастер и говорит: "Не буду ремонтировать эту машину". И на вопрос "Почему?" отвечает "А она мне не нравится". А ему в ответ: "Это же твоя работа!". Это к вопросу об избирательности либо всеядности в выборе роли. - Это собственный выбор каждого. Вопрос в чем - иногда из количества выходишь в качество, иногда из качества - в высокое качество. Я не считаю, что нужно быть не всеядным, но и всеядным следует быть до определенного момента. Это работа, и нужно не сидеть в ожидании, когда на голову свалится среднестатистический Гамлет или король Лир. Нужно работать, исходя из того материала, что есть. Например, сыграл кого-то у Васи Пупкина, а потом нечто похожее предлагает режиссер более именитый. В этом случае я попрошу сценарий, ибо фамилия именитого режиссера не так и важна, а важен вопрос повторения или нет. И здесь уже принципиален вопрос избирательности. После "Петербургских Тайн" я долгое время не снимался, потому что не попадал в ту область, которой хотелось заниматься, а то, что предлагалось, было просто неинтересно. Мне казалось, я поступал правильно. Я не разменял себя на ширпотреб. - Расскажите, что вы делаете в часы досуга, если таковые случаются. - Тут все зависит от того, как построен мой досуг (смеется). Честно говоря, времени не так уж и много, нужно выполнять энное количество обязанностей и дел. Ну и потом, досуг так или иначе связан с работой - я смотрю хорошее кино и стараюсь делать это ежедневно, ну хоть по полкартины. Читаю книги, а когда уезжаю в отпуск - читаю в большом количестве, недавно, например, за 6 дней прочитал 4 штуки. Пытаюсь марать бумагу (смеется), но сейчас делаю это чуть меньше, не хватает эмоционально-физических возможностей. Когда связан с чужими текстами в больших количествах и постоянно их редактируешь, к концу дня уже не хватает эмоций на создание своих собственных предложений. Я хочу получать удовольствие, а не делать это работой. Писательская деятельность очень неспешная и очень эгоцентричная. Я выпустил 2 книжки - своего рода кино на бумаге - без артистов, оператора, сроков, объектов. Так что на сегодняшний день вся моя литература слегка стопорится из-за отсутствия эмоциональных и временнЫх возможностей. Но очень надеюсь, что все устаканится, и будет написан и второй сценарий, и многострадальный роман, который пишется с 2004 года, своего рода "долгострой". - А как вы относитесь к розыгрышам ваших коллег? - Когда мне начинают рассказывать, как было там, там и там смешно, у меня все время возникает вопрос: а когда же люди работали? Было в свое время - в некотором количестве театров, не будем их называть, люди делали совершенно гениальные капустники, но только не театральный продукт, которым они должны были заниматься. У меня было много и курьезов, и смешных случаев, но чтобы понять, насколько они смешные, нужно долго вводить в ситуацию, что, как и почему, и какие произведения нужно знать. Ну, например, когда мы с Иваном Агаповым играли Розенкранца и Гильденстерна в "Гамлете", то достаточно интеллигентно занимались внедрением персонажей в другие сцены, дописывали Шекспира шекспировскими словами, то есть проводили свою определенную линию. Это была некая живая радость для "товарищей по оружию" и давала возможность некоей импровизации. В общем, дурили, зритель не понимал, а радость какая-то была. Но это не разрушало спектакль. А вот чего не получилось - поскольку Розенкранц и Гильденстерн все время вдвоем, мы как-то решили, что следующий спектакль я играю не Гильденстерна, а Розенкранца, соответственно, Иван Агапов - не Розенкранца, а Гильденстерна. Но, к сожалению, случился пожар, сгорели костюмы, и спектакль не был восстановлен. И еще, я не сторонник шуток, которые ставят партнера в патовую ситуацию. Любая шутка должна быть в меру и вкусной. Этим можно позволить себе заниматься в кинематографе - если есть время сделать дубль для себя. И частенько случалось так, что дубль оказывался самым забавным, и внутренне довольно эксцентричным. - Можете ли назвать любимого писателя и режиссера. - Если выбирать однозначно, то, наверное буду неправ. Ситуации могут быть только в комплексе. Если говорить о любимых писателях, я не могу назвать только Ромена Гари, мне нужно назвать и Иэна Макьюэна, и Джулиана Барнса, и Владимира Набокова, и еще много народа. Список огромен - толстый журнал убористым почерком. Также невозможно назвать любимого режиссера, скажу так: один из моих любимых режиссеров - Стенли Кубрик, человек, который все свои картины снимал в разных жанрах и делал это великолепно. К сожалению, картина "С широко закрытыми глазами" оказалась у Кубрика последней. http://www.echo.az/article.php?aid=56982
Татьяна: Сергей Чонишвили: «Я загорелся съездить на Берингов пролив!» БОЛЕЕ 60 РОЛЕЙ В КИНО И ТЕАТРЕ, УЧАСТИЕ В ЛУЧШИХ МОСКОВСКИХ СПЕКТАКЛЯХ НА СЦЕНАХ МХТ ИМЕНИ ЧЕХОВА, ТЕАТРА НАЦИЙ, «ЛЕНКОМА»… НО БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ УЗНАЮТ СЕРГЕЯ ЧОНИШВИЛИ… ПО ГОЛОСУ, КОТОРЫЙ ЗВУЧИТ В ЭФИРЕ ТЕЛЕКАНАЛОВ И РАДИОСТАНЦИЙ ДАЖЕ ТОГДА, КОГДА САМ ГЛАВНЫЙ ПО АНОНСАМ ОТДЫХАЕТ. «Об упущенных радостях не жалею» – Театр, кино, озвучка рекламных роликов и мультфильмов, телевидение, аудиокниги, компьютерные игры… А от чего бы вы отказались? – Если мне предлагают за большие суммы воспроизвести уже сыгранный ранее мной на экране образ, отказываюсь. Популярность, деньги уходят на задний план, когда понимаешь, что человеческая жизнь слишком мала, чтобы делать одно и то же. Если говорят, что все покупается и продается, вспоминаю одного знакомого, который меня спросил: «Неужели не пойдешь танцевать стриптиз?» Я ответил: «За три тысячи долларов – нет. Мне нужны машина и квартира, на которые этих денег не хватит, а тридцать тысяч ты не заплатишь. Когда же будешь готов их заплатить, я попрошу двести тысяч». В мире существуют общечеловеческие установки. Например, есть друзья, которые не всегда могут оплатить то, что ты производишь. И ты не оставишь их потому, что тебе на стороне предложили больше. – Как же всё успеваете? – Я редко сплю больше 5–6 часов. Когда играл в «Ленкоме» и жил в общежитии, толкотне перед раковиной предпочитал вставать в шесть утра и бежать в театр, где умывался, завтракал и начинал рабочий день – ехал на записи, репетиции, спектакли, съемки. Заканчивался день у меня далеко за полночь. Только так удавалось всё успеть. Конечно, с тех пор кое-что в моей жизни изменилось. Отдав 23 года одному театру, ушел во фриланс, и теперь я свободный художник. Но это не значит, что пришло время наверстывать упущенные радости. Не нужно забывать, что от твоих ног зависит благосостояние не только близких людей, но и тех, перед кем ты несешь ответственность в работе. Однако я не делаю того, что неинтересно. Когда зовут в популярное шоу в прямом эфире, отказываюсь, потому что по времени оно совпадает, к примеру, с репетициями. Сейчас живу спектаклем «Гаргантюа и Пантагрюэль». С режиссером Константином Богомоловым мне интересно находиться в процессе. Результат вторичен. – Сами прислушиваетесь к рекламе или анонсам? – Никогда не совершаю покупок, следуя советам или рекламе. Скорее, выбираю товар по наитию, как книгу. Как-то артистка-коллега, придя в театр, сказала мне: «Слышала твой анонс фильма. Поняла, что смотреть не стоит». Человек, умеющий слышать, всегда поймет по интонации, что смотреть, что – нет. А телевизор вообще не включаю: предпочитаю просматривать фильмы, заранее записанные на диски. Мне жаль тратить время на то, что знаю. Если в самолете предлагают посмотреть недавно вышедший фильм Вуди Аллена «Жасмин» с Кейт Бланшетт или старую картину «Дуэлянты» Ридли Скотта с Харви Кейтелем, выберу последнюю, о которой раньше ничего не слышал. На днях по серии в ночь пересмотрел «Настоящий детектив» с Мэттью Макконахи. Но лучше я в свободное время почитаю. «И читаю, и пишу» – Лучший отдых – с книгой в руках? – Вот именно. По книге в день! Но это, естественно, возможно только на отдыхе. Во время последнего за 6 дней прочитал 7 книг. Рекомендую «Амстердам» Иэна Макьюэна. Из нового – «Чтиво» Джесси Келлермана, «Уровни жизни» Джулиана Барнса, «Первый, кого она забыла» Сирила Массаротто. – Вы ведь тоже написали две книги – «Незначительные изменения» и «Человек-поезд»… – Сейчас возможности писать нет. Для меня это все-таки не профессия, а хобби, от которого получаю максимум удовольствия. Стараюсь выкраивать хотя бы час-полтора в неделю для каких-то заметок на полях. – Вас голос часто выручает в нерабочей обстановке? – Недавно машину увез эвакуатор. Чтобы забрать, отправился оформлять бумаги. В кабинете сидели три-четыре человека, которым, как обычно, не было никакого дела до посетителей. Уже не помню, что сказал, но один из них обратил на меня внимание и отреагировал так, будто меня узнал. После того как объяснил ему ситуацию, он ответил, что, мол, не волнуйтесь – всё сделаем! – Можете долго говорить без перерыва? – На записи могу читать 8 часов подряд, или от 20 до 32 страниц: паузу делаю только для глотка кофе, воды, чая. Днем ем редко – как правило, завтракаю рано утром и ужинаю поздно вечером. Так привык. «Всегда тянет на Байкал» – Западная литература, американское кино, самолеты-поезда… Наверное, много путешествуете? – Легко могу подсчитать свои отпуска – в 95-м, 98-м, 2000-м, 2006-м, 2007-м. С того времени в отпуске не был. Но, как известно, даже техника нуждается в перезагрузке. Поэтому два раза в год совершаю ричардж (англ. recharge – перезагрузка) на шесть дней: уезжаю куда-нибудь и обо всем забываю. Впрочем, никогда не позволю себе прыгать с высоты или кататься на горных лыжах по сложной трассе, зная о том, какое большое количество людей от меня зависит. Не представляю, как после неудачного спуска выхожу из аэропорта на костылях, развожу руками и говорю: «Ребята, простите…» Ведь, по сути, «подставлю» людей, которые из-за меня попадут в форс-мажорные обстоятельства. – Экстриму предпочитаете море, солнце, пляж? – Наоборот, ценю наблюдение в движении. Никогда не предполагал, что на меня произведут большое впечатление Мальдивы. Раньше они ассоциировались с тюленьим отдыхом. Но оказалось, что острова – единственное место, где, как только садилось солнце, я входил в состояние покоя с одним желанием – лечь и уснуть. Спится там шикарно. За неделю все стало другим – кожа, волосы, мышцы, ощущения в теле. Океан просто прекрасен. У нас аналога нет – в Сочи до вечернего бриза я умираю от скуки. А там за шесть дней прочитал семь книг, занимался снорклингом (плаванием с маской и трубкой. – Авт.) и даже потрогал акул. – Не страшно было? – Это была небольшая стая из пяти особей длиной 2,5–3 метра. С проводником к ним подплывали во время наименьшей активности. Они не такие хищники, как белые, но выброс адреналина почувствовал. Уникальность этого места – в удаленности от цивилизации. Там видишь, как жизнь бурлит в борьбе. Одна стайка оберегает свою территорию и особей от посягательств другой, а та – от третьей, и при этом все являются звеньями одной пищевой цепочки, где каждый косяк занимает свое пространство, будучи одновременно жертвой и добычей. Мне один знакомый говорил, что нечто подобное можно увидеть только в Беринговом проливе, откуда он приехал буквально с круглыми глазами. Теперь и я загорелся там побывать! К сожалению, человек как часть биосферы ничего не делает, чтобы сохранить природу, – с XVI века занимается геноцидом океана, а с XX – укатывает землю в асфальт. Что касается мест в России… Очень люблю Байкал и Дальний Восток, где не раз бывал и куда всегда тянет. Это места, где природа, несмотря на вмешательство человека, все же «выстаивает» перед ним. – Что привозите из поездок? – Мне важнее память собственных ощущений. В 2006 и 2007 годах я дважды осуществил свою мечту, побывав в Гранд-Каньоне в США. Мы спускались по тропе на дно, пережив перепад температуры в 12 градусов. Настолько внизу было жарче, чем наверху. Нам не хватало воды. Потом тяжело поднимались. Но если бы остались внизу, то умерли от обезвоживания… Однако знали бы вы, какой заряд бодрости я получил, когда оказался наверху! Эти спуск и подъем оказались инъекцией жизнелюбия. До этого дважды пробовал брать с собой камеру, штатив, но когда начинал снимать, ловил себя на мысли, что делаю это ради того, чтобы просто посмотреть, где я был. Кстати, там, в Гранд-Каньоне, со мной произошла забавная история. Все, что я наснимал, куда-то исчезло. Видно, каньон не дал мне возможности изменить себе. С тех пор больше не фотографирую – впечатления фиксирую и сохраняю в своей голове. Виталий Лесничий http://rustur.ru/article/sergej-chonishvili-ya-zagorelsya-sezdit-na-beringov-proliv
Tatyana: Танюшка, спасибо!
Татьяна: Сергей Чонишвили: «Стараюсь активно получать удовольствие от жизни!» На сцене Тульского академического театра драмы с успехом идут гастроли Театра наций. 5 сентября главную роль в спектакле «Метод Грёнхольма» сыграл популярный актёр, туляк Сергей Чонишвили. «Мое средство к существованию – мой голос за кадром. Мне не нужна яхта, не нужен трёхэтажный королевский дворец под Москвой. Я наоборот предпочитаю жить в пределах Третьего транспортного кольца, чтобы успевать по утрам доезжать до работы». Сергей Чонишвили много снимается в кино, играет в театре, но, пожалуй, больше всего он известен своим неповторимым бархатным голосом, от которого млеют все женщины страны. Недаром Чонишвили – официальный голос канала СТС! Родители Сергея, Ножери Чонишвили и Валерия Прокоп, были актёрами Тульского драматического театра. В 1965 году на свет появился Серёжа, а через несколько месяцев семья переехала в Омск. Но по словам актёра, с Тулой у него «пуповинная связь». На интервью Сергей Чонишвили вышел со стаканчиком кофе и сигаретой – слабостью, от которой актёр не может отказаться. - Вы сегодня играете спектакль в родном для Вас городе. Как ощущения? - Прекрасные! Хорошие люди, прекрасный зал, всё видно, всё слышно. Что ещё нужно человеку для счастья? - Вы уже гастролировали здесь раньше? - Да, я играл спектакль «Игра в жмурики» в начале двухтысячных. - В Театре наций Вы служите постоянно? - Я играю там два спектакля, и три – в МХТ. А так я фрилансер. После 24 лет работы в «Ленкоме» я сказал «до свидания». - Почему? - Так сложились обстоятельства… - Как Вам работается в Театре наций и с его художественным руководителем Евгением Мироновым? - На одной сцене мы с ним не играем, а как художественный руководитель он делает прекрасное дело. У нас появился театр, где есть экспериментальные площадки и дикое количество приглашённых режиссёров. Здесь люди могут делать какие-то реальные прорывы, экспериментируя без оглядки на то, что их за это могут не погладить по голове. Миронов держит достаточно открытую политику. И мне это очень нравится. - Несколько слов о спектакле «Метод Грёнхольма», с которым Вы сегодня приехали в Тулу. - До тех пор, пока этот спектакль будет жить, я буду дышать по-особенному. Я прочитал пьесу и сразу точно понял, про что играть. Так бывает очень редко, и большое счастье, когда на сцене находятся партнёры, которые мыслят абсолютно в твоём направлении. А ещё режиссёр абсолютно совпадает по твоему восприятию. - Вы много снимаетесь в кино… - Послужной список большой, но по телевизору крутят всё старое. Я за последние пять лет имею не так много проектов. Уже три с половиной года мы пытаемся запустить проект «Король Мадагаскара»… В декабре выйдет двухсерийная картина, которую мы снимали с Наной Джорджадзе «Билет на Новый год». Есть ещё фестивальная короткометражка «Трамвай до парка аттракционов». Две работы в стадии переговоров, а также скоро выйдет несколько документальных проектов. - Вы снимаетесь в кино, играете в театре, озвучиваете мультфильмы, компьютерные игры, записываете аудиокниги. От какой работы получаете больше удовольствия? - От хорошей. Просто надо всегда отдавать себе отчёт: нельзя в 4-серийном простом по сюжету фильме пытаться сыграть Гамлета. И не нужно относиться к компьютерной игре как к чему-то грязному, потому что она может быть по-настоящему симпатичной. - Вы автор двух книг. Как писатель над чем-то сейчас работаете? - Над бедной-несчастной третьей (смеётся). Но параллельно пишу два сценария для кино, которые навряд ли в ближайшее время будут кому-то интересны. Что касается романа, то очень хорошо, что он ещё до конца не дописан – я тяну удовольствие! Не хочу делать из этого работу, это мое хобби. Это будет история про человека, который немножко родился не вовремя, надо было на 10 лет или раньше, или позже. Из-за этого с ним происходят все несчастья. Называется «Антология неприятностей Антона Вернера». - Как Вы любите отдыхать? - Точечно и зная об этом заранее. Это море, горы, дней по 8-10, я стараюсь это делать два раза в год. Это период, когда можно прочитать, например, 9-11 книжек. - Каких? - Любых! Тех, на которые у тебя не хватает времени, потому что ты сидишь за рулём, перемещаясь между местами, где ты работаешь. - Посоветуйте что-нибудь нашим читателям из последнего? - Остин Райт «Тони и Сьюзен», Тонино Бенаквиста «Клуб неудачников», Карин Альвтеген – все четыре произведения – «Стыд», «Тень», «Утрата», «Предательство». Очень советую почитать Грэма Джойса, все его произведения. Человек с лицом ливерпульского докера, который пишет очень тонкую прозу. Почитайте «Курение мака», «Зубная фея», «Реквием» - совершенно потрясающие вещи. - В следующем году у вас юбилей. Ещё рано об этом говорить, но, может быть, уже есть задумки, как будете отмечать? - Никак! Не люблю пафосные мероприятия, поэтому надеюсь, что для большинства народа эта дата останется просто датой. Сам я давно не отмечаю дни рождения. Я очень локальный человек, интроверт. - А лучший подарок для Вас? - Когда все всё вовремя делают, и ты получаешь удовольствие от собственной работы. А потом приезжаешь домой, и есть хотя бы минут 45 абсолютно спокойного существования. Ещё я люблю моменты, когда ты точно знаешь, что тебе некуда спешить дней пять. Отпускаешь мозг, едешь по какой-нибудь красивой дороге и не думаешь ни о чём, кроме того, где ты сейчас поужинаешь, где заправишься, и как красиво вокруг (улыбается). Я стараюсь не терять ни минуты и активно получать удовольствие от жизни. Есть сегодня и сейчас. А жизнь достаточно короткая, иллюзорная… - У Вас две премии «Чайка», премия имени Смоктуновского, Вы – заслуженный артист России. Нам кажется, что Вам уже пора присваивать звание народного… - Вы знаете, это очень сложно, потому что я никому не принадлежу – я же фрилансер. Так что никто на меня не подаст представления. Но поверьте – ничего от этого не меняется. Пока, правда, по-моему, народных артистов ещё хоронят за счёт Союза театральных деятелей (смеётся). Поверьте, от званий печень не уменьшается, желудок не начинает лучше работать, зрение не улучшается, острова в Карибском море не появляется. Поэтому просто поставить себе печать и галочку?.. Дорого яичко к Христову празднику. Я, видимо, дожил до того периода, когда это уже неважно, хотя, наверное, приятно. Когда-то это было интересно. Есть некий момент, когда ты находишься в толпе бегущих людей, и у тебя задача всё-таки оказаться в десятке лидеров. И потом – артист определяется не званиями. Премия Смоктуновского замечательная, она у меня была в 2000 году в номинации «Последний артист тысячелетия». Я всё время думаю, как правильно поставить акцент. Что я последний артист тысячелетия, а после меня уже дальше не артисты пошли. Или что я последний артист, и хуже уже быть никого не может (смеётся). Хотя есть и дорогие для меня вещи. Вы не озвучили, но есть награда, которая мне очень приятна – премия Евгения Павловича Леонова. Это человек для меня очень дорогой, знаковый и уважаемый. Мы коллегиально существовали в одном коллективе, стояли на одной сцене, но большими работами мы не были связаны. Эта премия мне дорога, потому что она присуждается решением коллектива, за неё голосуют все артисты «Ленкома», мои коллеги. И это гораздо приятнее, чем медаль от партии и правительства. http://myslo.ru/city/tusovki/sob/sergey-chonishvili-staraus-aktivno-poluchat-udovolstvie-ot-zhizni?utm_source=facebook-myslo
chatte-noire: Сергей Чонишвили: «В театральное я поступил от безысходности»
Татьяна: chatte-noire Спасибо! Сергей Чонишвили: «В театральное я поступил от безысходности» На сцене Тульского академического театра драмы с успехом прошли гастроли столичного Театра наций. 5 сентября главную роль в спектакле «Метод Гренхольма», поставленном по пьесе Жорди Гальсерана, сыграл известный актер театра и кино, писатель и поэт Сергей Чонишвили. Сергей родился в Туле в семье актеров тульского драмтеатра Ножери Чонишвили и Валерии Прокоп. И вот спустя много лет ему предстояло выйти на сцену, на которую когда-то выходили его родители. Актер немного волновался, вспоминал свой первый спектакль и закулисное детство, которое отбило охоту стать океанологом. — Сегодня вы играете в спектакле болгарского режиссера Явора Гырдева… — Это фантастическое удовольствие. Тот редкий случай, когда режиссер начинает что-то говорить, и ты ловишь себя на мысли, что ты только что думал об этом. Полное единение партнеров, материала, режиссера и твоего видения. Сначала я познакомился с Явором и понял, что хочу с ним работать. На следующий день я прочитал несколько интервью с ним и был готов подписаться под любым его словом. Затем увидел пьесу и сказал «да». — Для чего вы в театре? — Я отношусь к когорте тех идиотов, которые, дожив почти до 50, сохранили романтические мечты и эмоции. Самым главным своим богатством я считаю возможность продолжать удивляться абсурдам окружающего мира и свою настойчивость пытаться сделать его прекраснее, интереснее и, самое главное, чище. Я стараюсь хотя бы раз в 3–4 года совершать творческие поступки, которые изменят мир. Те люди, которые приходят в театр или слушают озвученные мною тексты… Если из ста человек хотя бы один о чем-то задумается — значит, моя миссия выполнена. — Как вы относитесь к критике? — …Самый отвратительный критик — это я сам. Что бы мне ни говорили, как бы меня ни хвалили, я никогда не бываю собой доволен и всегда нахожу, в чем можно заняться улучшайзингом. Поэтому я воспринимаю только отрицательную критику. — Что сыграло главную роль в становлении вас как актера? — В театральное я поступил от безысходности. Моим кумиром в детстве был Жак-Ив Кусто, я хотел заниматься океанологией, как и он. Но мои мечты разбились о систему образования. Предстояли экзамены по химии, а уже после двух занятий я понял, что ничего в этом предмете не смыслю. В связи с этим путь в океанологию для меня был заказан. Пришлось идти в артисты. Почему? Потому что инъекция театра была с рождения. Я не помню, когда первый раз появился в театре, потому что кажется, что я в нем родился и всегда жил. С трех лет я ездил на гастроли вместе с родителями. Так я посетил почти все уголки Советского Союза. Театр позволяет из серости и неприятностей одного мира убежать в другой. Прожить не одну жизнь, а несколько. И когда родители вели бесконечные беседы о том, что это ужасная профессия, которая может и не сложиться вовсе и поломать жизнь, мальчик кивал головой, понимая, что уже не может выбрать иной путь. Прошло столько лет, а задор не угас. В 1978 году я вышел первый раз на сцену, это было в Одессе. Как же было страшно! И до сих пор есть волнение, хоть в сотый раз играешь спектакль. В момент, когда ты на сцене, и ты не давишь на зрителя, и он не давит на тебя, происходит энергетический обмен — это самое прекрасное, что может быть в этой профессии. — Как вы открыли для себя то, что можете перевоплощаться только благодаря вашему голосу? — Я не люблю, когда говорят: «я долго к этому шел…» Надо уметь чувствовать, анализировать и не бояться пробовать. Я попробовал и пробую. А еще — ежедневная работа. С утра до поздней ночи. — Чего вы боитесь? — Недавно я узнал, что государство мне не будет платить пенсию. Ведь я фрилансер и официально в театрах не числюсь. Это ерунда. Мне на пенсию нельзя, я там без дела умру. Я боюсь, что однажды я проснусь, и станет скучно. И всячески стараюсь поддержать в себе этот эмоциональный дурацкий булькающий непрекращающийся задор. Каждый день мне нужна новая инъекция движения. — Вы автор нескольких книг. Это тоже инъекция движения? — Это инъекция движения, несомненно. И попытка установить связь с новой аудиторией. Приятно, когда подходят незнакомые люди и благодарят за книги. Мои книги — это в определенной степени психотерапия, которую ты используешь для того, чтобы сыграть то, что ты не сыграл и никогда не сыграешь, или «снять» кино, которое ты никогда не снимешь. Это еще один кирпичик в ту же самую стенку, возведением которой ты занимаешься всю жизнь. Анастасия ЕФИМОВА http://mk.tula.ru/articles/a/41684/
chatte-noire: Сергей Чонишвили: Получаю удовольствие от хорошей работы
Татьяна: chatte-noire И опять спасибо! Сергей Чонишвили: Получаю удовольствие от хорошей работы В Туле прошли выступ-ления Театра наций в рамках федеральной президентской программы «Большие гастроли», организованной Министерством культуры РФ для координации гастролей ведущих театров в регионы страны. В спектакле «Метод Гренхольда», поставленном болгарским режиссером Явором Гырдиевым по пьесе Жорди Гальсерана, главную роль сыграл заслуженный артист России Сергей Чонишвили – туляк по рождению. – Сергей Ножеривич, Софья Владимировна Сотничевская вспоминала, что за кулисами Тульского драмтеатра «взрастал Чоник-младший»… – Да, моего отца тогда все коллеги-актеры звали Чоником, ну и меня – как продолжателя династии. Но это было давно, театр тогда находился в старом здании, где сейчас филармония. А сегодня мы опробовали зал, все прекрасно: сцена, акустика, люди замечательные – что еще нужно человеку для счастья?.. Но вообще-то в Туле я уже пару раз гастролировал, и каждый раз – хорошие впечатления. – А в Театре наций вы служите постоянно? – Нет, я – фрилансер: играю два спектакля в Театре наций и три – в МХТ. После 24 лет работы в Ленкоме решил перейти в свободный полет – в силу разных обстоятельств. – Как вам работается с Евгением Мироновым? – К сожалению, мы не стоим на одной сцене. Но он замечательный художественный руководитель: в нашем театре есть экспериментальные площадки, работают приглашенные режиссеры. Мне нравится такая политика начальства. Если говорить о том спектакле, который мы привезли, то, пока он будет идти в этом театре, я буду там трудиться. Это – точное попадание: только прочитав пьесу, я уже знал, про что буду играть. Так бывает очень редко, и большое счастье, когда тебя находит подобная роль, находятся партнеры, которые мыслят в том же направлении, и восприятие жизни режиссера полностью совпадает с твоим. – Удивительно, что вы успеваете выходить на сцену: у вас просто нереально большой список телеролей… – Список большой, но особо отметить там нечего. И, если вы успели заметить, по разным каналам крутят что-то из старого: «Подруга особого назначения», «Next», «Леший»… За последние пять лет у меня не так много проектов. А, к примеру, снятый три года назад фильм «Король Мадагаскара» мы все пытаемся запустить. И надеюсь, что в декабре выйдет двухсерийка, которую сделали в прошлом году, – «Билет в Новый год». Еще летом сняли короткометражный фильм «Трамвай до парка аттракционов». Выйдет несколько документальных проектов, думаю, это будет интересно. – Помимо игры на сцене и съемок вы еще озвучиваете компьютерные игры, мульт-фильмы… От чего получаете больше удовольствия? – От хорошей работы. Просто нужно отдавать себе отчет, что ты должен делать. Нельзя в достаточно простом по сюжету фильме пытаться изобразить Гамлета и не нужно относиться к компьютерной игре как к чему-то принижающему тебя. Это может быть симпатичная игра и неплохой фильм о житейской ситуации. – А когда вы в рекламе произносили единственную фразу: «Весна – время меняться!» – были внутренне готовы к переменам? – Тут такая штука: когда на съемках подобных роликов кто-то говорит: «А где диктор?» – я отвечаю: «Я не диктор, а артист!» Так что я все это просто играю. – Вы автор двух книг – «Незначительные изменения» и «Человек-поезд». Над чем-то сейчас работаете? – Да, над третьей. И еще лежат два сценария, причем навряд ли они в ближайшее время будут кому-то интересны. Это некая попытка поиска нового героя, рефлексирующего, немножко экзистенциального – термины, которые сегодня неинтересны в плане развития российской культуры. Что же касается романа – хорошо, что он еще не написан: я хочу максимально потянуть время написания, это мое хобби. Там история человека, который родился не вовремя, надо бы на десять лет раньше или на десять лет позже. – Вас часто называют вторым Левитаном из-за вашего голоса. Но не верится даже, что в мультфильме про Аленушку и Ерему вы озвучиваете шаха – он там такой писклявый и гундосый… – Ну, он так разговаривает (меняет тембр голоса. – Ред.) и даже поет. В студенческие годы я исполнял песни под гитару, но сегодня повторять этого уже не хочется. Не люблю повторений: если роль в телефильме напоминает предыдущую, отказываюсь. Потому что неинтересно, а жизнь – короткая и я уже какую-то стадию активной жизни лет через тридцать завершу и начну «сбавлять обороты»… Хочется не просто что-то делать, а делать нечто настоящее, собственно, это и была одна из причин моего ухода во фриланс. – Но ни одна работа не может быть без рутины, в том числе актерская. – Правильно. Поэтому я не хочу вязнуть в этом болоте. – А как же добываете средства к существованию? – Для этого достаточно побыть «голосом за кадром», мне не нужно много, не нужны яхта, супернедвижимость под Москвой. Я предпочитаю жить рядом с третьим транспортным кольцом, чтобы утром успевать в театр на репетицию. – А как любите отдыхать? – Точечно и заранее спланировав. Чаще это море, горы, раза два в год по восемь-десять дней. И при этом можно прочитать десяток книг, на которые у тебя не хватает времени, когда сидишь за рулем постоянно… Это Остин Райт, Грэм Джойс – человек с лицом ливерпульского докера, который пишет очень тонкую прозу вроде «Скоро грянет буря» или «Курение мака». – А какие фильмы вам нравятся? – С этим сложнее, поскольку сегодня синематограф становится все чаще аттракционом. Никогда не думал, что доживу до того времени, когда телевидение станет интереснее, чем кино, которое легче «просчитать», понять, как будет развиваться сюжет. Но очень люблю Вуди Алена и потому не могу обсуждать его работы и советовать что-то по ним. – В следующем году вам исполнится пятьдесят лет… – Отвечаю сразу: никак не готовлюсь, никак не буду праздновать и лет своих не ощущаю. Не люблю пафосные мероприятия, давно не отмечаю дни рождения. Марина Панфилова http://tnews.tula.net/articles/culture/sergey_chonishvili_poluchayu_udovolstvie_ot_khoroshey_raboty/
Татьяна: Сергей Чонишвили: «Я родился для праздника…» В пятницу вечером на «Домашнем» женский детектив. Классическая история по одноименному роману Татьяны Устиновой «Подруга особого назначения». Партнеры по фильму Ирина Пегова и Сергей Чонишвили параллельно с раскрытием убийства сыграли бурный любовный роман, о чем до сих пор вспоминают с удовольствием. Сергей Чонишвили, голос всея телевидения, рассказал нам о съемках, о работе-работе-работе и о своей «нерусской» крови. Сергей, роль бизнесмена-медиа-магната в «Подруге особого назначения» вам запомнилась? Знаете, мне запомнилась, прежде всего, очень хорошая атмосфера на съемочной площадке. Создавалась она всеми: режиссером Анатолием Матешко – замечательный человек! – всей съемочной группой и Ириной Пеговой, с которой мы понимали друг друга с полуслова. В свое время Ирочка, отвечая в интервью на вопрос о любимом партнере, сказала : «Сергей Чонишвили в фильме «Подруга особого назначения». Наконец-то я могу сделать ответный реверанс и при этом скажу чистую правду – я безумно рад, что моей партнершей была Ирина Пегова! Работалось мне с ней замечательно, и если до сих пор эта картина живет и волнует телезрителей и не стала архаичной, значит, мы с Ириной Пеговой привнесли в нее свой радостный влюбленный оптимизм. Значит, женщины благодаря вам продолжают пребывать в иллюзии, что герои из разных социальных слоев – секретарша Варвара Лаптева (Ирина Пегова) и ваш герой бизнесмен Иван – в жизни тоже могут встретиться и пожениться? Конечно, эти два персонажа столкнулись случайно, в определенной криминальной ситуации «по злой воле» автора. Но нет ничего невозможного, я действительно так думаю. Вспомните фильм Бертрана Блие «Слишком красивая для тебя», где герой Депардье мечется между двумя женщинами, из которых одна обворожительно красива, а другая не очень красивая, но прекрасная. В результате он остается один, потому что не может решить, какая же из них ему больше подходит. Дело в том, что человеческое чувство во все времена рождается без оглядки на любые устоявшиеся нормы. С бизнесменом такого уровня, как мой герой в «Подруге особого назначения», должна быть длинноногая блондинка с платиновыми ногтями и собачкой в левой руке, а в правой руке с сумочкой Louis Vuitton? Да нет же! В данном случае я думал о том, чтобы герой не был картонным, иначе бессмысленно сопереживать. В жизни все возможно, и я играл эту историю честно. У вас получилось. Спасибо! (Смеется.) В дружбу мужчины и женщины тоже верите? Да. Это бывает, и я не говорил бы об этом, если бы сам не имел друзей-женщин, с которыми нахожусь в великолепных многолетних отношениях, основанных не на сексуальном, а на человеческом влечении. Примеры можете привести, назовите имена! Нет. Это личное. (Смеется.) Вот с Ириной Пеговой мне очень понравилось сниматься. Конечно, и сама история Татьяны Устиновой – легкая, добрая и симпатичная, несмотря на детективный сюжет. В последнее время редко такое снимается. Так вот, для меня прелесть вся в том, что на съемках можно было шутить, дурить, и в этой ситуации безответственности, в хорошем смысле, самоиронии, легкости рождалась актерская игра. И, заметьте, это все в работе, никаких «смешных случаев на съемочной площадке», спасибо, что про это не спрашиваете. (Смеется.) Меня всегда удивляет, когда рассказывают много таких историй, думаю, когда они там работали?! И плюс ко всему Карловы Вары, согласен с Татьяной Устиновой, здорово, когда снимается по-настоящему: в декабре гуляешь по сказочному городу целый день и плаваешь в бассейне на крыше отеля, с высоты глядя на Карловы Вары… К тому времени я не плавал, наверное, года три, работа-работа-работа. Давайте о работе. Между прочим, здесь и сейчас у нас на первый план выходит проблема «импортозамещения». Может, для актера и неплохо, больше фильмов отечественных будет сниматься? Здесь есть один момент. У нас на сегодняшний день дилетантизм замещает многое, не только в сфере искусства. И это пока продолжается, к сожалению. Разрушать легко, а чтобы заменить, нужно сначала создать, воспитать. За год качественный рывок сделать невозможно, мы разучились снимать то хорошее кино, которое снимали и пока не научились делать именно замещение. Пока можем делать только «подо что-то импортное». А что в вас есть «нерусского», кроме фамилии? Во мне много всего намешано, есть частичка крови грузинской, потому что дедушка больше чем наполовину грузин – он был профессиональным революционером и от него фамилия как раз. Вообще с отцовской стороны у меня грузины, русские и поляки, а с материнской – поляки, русские, немцы, чехи, французы и шведы. Да-а, тут не до великорусского шовинизма... Абсолютно. Замес страшный, как с этим жить я не понимаю! (Смеется.) Если серьезно, этот шовинизм и есть на сегодняшний день глобальная проблема, которая существует в нашем великом, талантливом, но находящемся, к сожалению, в стадии затянувшегося детства, народе. Нам не хватает чувства самосознания и чувства самоопределения. Хотя смотреть в будущее надо с оптимизмом. Вот не будет столько работы, вдруг появится много времени – хорошо, буду заниматься самообразованием и любимым хобби, пусть даже «в стол» (Сергей Чонишвили на сегодняшний день автор двух книг – сборника «Незначительные изменения» и «Человек-поезд»). У вас есть какая-то фраза, девиз, который помогает сохранять оптимизм? Я родился для праздника, и, если бы это было не так, я бы уступил свое место кому-то другому! (Смеется.)
Татьяна: МИТРО. Институт Останкино Сегодня, 24-го октября мастер-класс в МИТРО провел известный актер театра и кино, писатель, заслуженный артист России Сергей Чонишвили. Получился душевный и доверительный разговор о современном театре и кинематографе, о плюсах и минусах актерской профессии, о литературе и самообразовании. В самом начале встречи Сергей рассказал о том, почему стал именно актером, а не режиссером и не океанологом (хотя и то, и другое вполне могло случиться). - Актерская профессия дает возможность прожить множество жизней, это самое интересное, - прокомментировал свой выбор гость. Мастер-класс продолжился в формате диалога. Студенты спросили, насколько важно в профессии актера самообразование. - Без этого нельзя, но самообразование должно быть обязательно связано с практикой, - ответил актер. Разговор зашел о литературных пристрастиях гостя. По словам Сергея, он давно привык перечитывать все произведения понравившегося автора, но самый любимый писатель один - Эмиль Ажар. На вопрос о том, как изменился театр за 20 лет, Сергей ответил, что он не поменялся глобально, просто стало больше плохих и хороших спектаклей. - Театр – это живой организм, он меняется вместе с обществом, а классика прекрасна, когда она разговаривает современным языком. Сергей Чонишвили много работает на сцене: задействован в спектаклях Театра Наций и МХТ им. Чехова. Кроме этого, он один из самых востребованных российских актеров, занимающихся озвучиванием художественных и документальных фильмов (в т.ч. презентационный видеоролик МИТРО) . В редкие свободные минуты он продолжает искать свое место в жизни и это, по его мнению, самое интересное. В финале встречи Сергей Чонишвили прочел стихи, а завершился мастер-класс уже традиционной фотосессией гостя со студентами и учащимися МИТРО.
Татьяна: Декабрьский номер "ХлебСоли" с интервью Сергея уже в продаже.
Татьяна: Интервью можно прочитать ЗДЕСЬ
Татьяна: Сергей Чонишвили. «Мне интересно с самим собой» Об актерском таланте Сергея Чонишвили можно судить по десяткам ролей в кинофильмах, сериалах, спектаклях Ленкома, МХТ и Театра Наций. Его чарующим голосом озвучены художественные, документальные, мультипликационные фильмы, аудиокниги, рекламные ролики и даже компьютерные игры. В несомненном литературном даровании Сергея легко убедиться, прочитав сборник прозы и поэзии «Незначительные изменения» и роман «Человек-поезд». Сергей Чонишвили – заслуженный артист России, лауреат театральных премий имени И.М. Смоктуновского и «Чайка», поэт и писатель. Выкроив время в своем плотном графике, Сергей любезно согласился рассказать читателям нашего журнала о себе и собственном пути к успеху. РИДЕРЗ ДАЙДЖЕСТ: Вы носите грузинскую фамилию, хотя родились в Туле, выросли в Омске, давно живете в Москве. Вы ощущаете в себе грузинские корни? СЕРГЕЙ ЧОНИШВИЛИ: Не знаю, много ли грузинского я чувствую в себе, потому что на самом деле во мне много кровей и грузинская занимает третью строчку. Дед мой по отцовской линии был революционером, меньшевиком, большую часть жизни провел по тюрьмам. Когда грузинские меньшевики, армянские дашнаки и прочие революционеры Кавказа пали под ударами большевистского правительства, дед вместе с правительством Жордания бежал в Батум, после чего ушел в горы, затем по амнистии вернулся в Тбилиси, был еще дважды арестован, но не расстрелян, а работал бухгалтером и умер своей смертью в 1942 году. Мои мама и папа родились в Тбилиси. Может быть, именно поэтому у меня определенная генетическая любовь к грузинской кухне, хотя я не считаю, что это единственная кухня, которая существует на свете. Но благосклонность к острой пище и любовь к баранине у меня присутствуют. Р.Д.: А грузинский темперамент и музыкальность? С.Ч.: Не могу сказать, что я прямо такой уж адски музыкальный человек, хотя определенная ритмика во мне присутствует. И то, что я люблю джаз, это, наверное, тоже привет этим кровям. Что касается темперамента, не знаю, потому что я могу быстро вспыхнуть и быстро отойти, но глобально контролирую свои эмоции и для того, чтобы вывести меня из себя, нужно очень много времени. Не знаю, к какой категории народонаселения можно отнести это качество, к Кавказу или к Тибету. Но тибетских корней во мне нет. Р.Д.: В детстве вы мечтали о свободной профессии океанолога. Почему эта мечта не осуществилась? С.Ч.: По очень банальной причине: за всю свою жизнь я не решил ни одной химической задачи, а на биофак нужно было сдавать химию. В этой науке я не понимаю ничего, даже не помню, что такое валентность. Задачи я всегда списывал, а экзамен по химии сдавал очень интересно: мне нужно было написать формулу вещества и доказать, что оно получено путем такой-то реакции. Но я не мог этого сделать, потому что я не знал формулу вещества. Я стал восстанавливать реакцию в своей голове и каким-то образом вычислил формулу. Дальше слил какие-то вещества в пробирку, и мне сказали: «Все правильно». И таким образом я получил свою четверку. Так что Дмитрий Иванович Менделеев должен был бы поставить мне маленький бронзовый бюст. Р.Д.: И, мечтая о свободной профессии, вы решили стать актером. Но, будучи ребенком из театральной семьи, вы же понимали, насколько эта профессия зависимая? Что свободного вы в ней видите? С.Ч.: Профессия, которой я владею, конечно, безумно зависимая. Родители проводили со мной массу бесед по поводу того, какая она ужасная: безденежная, вредная для психофизики и как в ней все вообще может не сложиться. Мальчик кивал башкой и говорил, что он все равно будет этим заниматься, потому что прожить за одну жизнь большое количество жизней – это вообще-то свобода. Собственно говоря, я не особо задумывался о том, что у меня может не сложиться судьба, потому что все мы в молодости, благодаря амбициям, игре гормонов или еще чему-то, видим для себя больше возможностей. Это наше солнечное ветродуйство и позволяет нам совершать безрассудные поступки. При всем этом я был очень прагматичен в своем решении: поскольку я августовский, то мог год совершенно спокойно не идти в армию. И если бы я первый раз провалился, то пошел бы работать курьером в ближайшее почтовое отделение, разносил бы по району всякие газеты, журналы и письма, а с двух часов находился бы в состоянии самообразования. Меня это вполне устраивало. Но поступить удалось с первого раза. Р.Д.: Вы закончили Щукинское училище с красным дипломом. Учеба давалась легко? С.Ч.: Начнем с того, что, поступив, я через год чуть не вылетел, потому что не очень понимал систему образования своего родного института. По-моему, «я в предлагаемых обстоятельствах» сыграть сложнее всего, ведь ты должен знать про себя все и как-то в себе самом разбираться. А разобраться в себе шестнадцати-семнадцатилетнему первокурснику достаточно трудно. Спасли меня только два самостоятельных показа. На втором курсе случилось некое движение вперед, а на третьем, когда начались педагогические отрывки, произошла встреча с Николаем Николаевичем Волковым и Юрием Михайловичем Авшаровым. Эти два человека профессионально повлияли на меня очень серьезно. Кроме того, еще на первом курсе у меня было внутреннее ощущение, что на четвертом я хочу иметь самостоятельный спектакль. И он состоялся. Это была первая постановка «Цены» Артура Миллера в Москве. Р.Д.: Как вы попали в знаменитый Ленком? С.Ч.: Благодаря какому-то совершенно невероятному случаю. Оказалось, что в театре Ленком нужно было развести два спектакля: «Диктатуру совсести» с «Жестокими играми», и я вытащил тот самый счастливый билет: меня взяли на роль Никиты в «Жестоких играх». Тогда в спектакль вводили сразу четырех актеров. После института, «влетев» сразу в «Юнону и Авось», «Звезду и смерть Хоакина Мурьеты» и «Жестокие игры», я уехал на гастроли в Кемерово и Новокузнецк, а потом занимался армейскими делами. Р.Д.: Вас прямо из театра забрали в армию? С.Ч.: В военкомате, видимо, посчитали, что без меня Вооруженные силы Советского Союза рухнут. Слава богу, каким-то образом удалось познакомиться с бывшим в ту пору начальником театра Советской армии Виктором Ивановичем Якимовым. Благодаря ему я попал в этот театр, где работал монтировщиком, уборщиком территории и мальчиком на побегушках. Служба протекала следующим образом: утром ты приходишь, ставишь декорации для репетиции, проводишь репетицию, все разбираешь, потом что-нибудь грузишь или еще что-то делаешь, потом ставишь декорации для спектакля, переодеваешься, играешь спектакль, потом опять переодеваешься и разбираешь декорации. С двенадцати ночи до семи утра – твое время, которое ты можешь потратить на что угодно. В плане самообразования это было очень здорово. Итог моей службы – энное количество приятных знакомств и «подсаживание» позвоночника на полтора сантиметра. Р.Д.: Демибилизовавшись, вы опять вернулись в Ленком? С.Ч.: Я не мог не вернуться, поскольку, как молодой специалист, был обязан отработать положенные три года, а отработал только год. Дальше я сделал ставку на театр, решил, что надо выпустить спектакль, в который я был распределен, хотя мог бы зарабатывать деньги и сниматься в кино. Это была ошибка, потому что за двадцать дней до выпуска меня сняли с роли, и на целый сезон я оказался не у дел. Но в следующем сезоне я начал сниматься, а потом мы уехали на длительные гастроли (на полтора месяца) в Америку, играли на Бродвее «Юнону и Авось». А когда вернулись, начались «великолепные» события, которые происходили в нашей стране с 1991 года, и, в общем, какой-то промежуток времени было не до искусства. В 1993 году был выпущен независимый проект «Игра в жмурики». Кроме того, я начал сниматься в «Петербургских тайнах» и тогда же пришел на радио «Максимум». И благодаря этому у меня пошли какие-то телеэфиры, реклама, документальное кино и т.д., что потом являлось моим основным заработком и способом существования в те четыре года, когда я нигде не снимался. То, что предлагали, было чудовищно, а туда, где я хотел сниматься, меня просто не брали. Параллельно я продолжал существовать в Ленкоме и театре под управлением Олега Павловича Табакова, где в 1995 году выпустил спектакль «Псих», а в 1996-м – «Старый квартал». В 1996 году в Ленкоме меня во второй раз неожиданно сняли с роли, теперь уже не за двадцать, а за пять дней до выпуска спектакля «Варвар и еретик». Правда, через полтора года я с одной репетиции сыграл эту историю и, более того, стал дежурным режиссером, вводил актеров в спектакль. После чего мы с театром нашли нормальный компромисс и стали существовать параллельно. Р.Д.: Почему вы все-таки ушли из Ленкома? С.Ч.: Все развивалось постепенно. В 2007 году обстоятельства сложились так, что резко заболел Абдулов. Когда встал вопрос, кого вводить на роль Кочкарева в «Женитьбе», Александр Гаврилович назвал меня. За 8 дней я ввелся в роль Кочкарева и играл ее до девятого февраля 2008 года, когда прямо на сцене у меня порвался ахилл. Я доиграл спектакль, а через два часа был прооперирован. Через два с половиной месяца во время реабилитации ахилл опять рванул у меня в том же месте. Дальше все было «великолепно»: врачебная ошибка, ненужная операция, заражение золотистым стафилококком. Надо было с этим что-то делать, но что – никто не знал. Я приехал в Германию, в одну мюнхенскую клинику, но со стафилококком меня туда не взяли, направили в другую, где меня и спасли. Операция длилась семь часов. Все прошло удачно, меня даже выписали на три дня раньше, чем планировалось. Вернувшись в Москву, я сделал определенные выводы и понял, что нужно немножко любить себя. Я предложил Ленкому некий компромиссный вариант общения, но не сложилось. Р.Д.: Что же было дальше? С.Ч.: Случилось знаковое в моей жизни событие: я познакомился с болгарским режиссером Явором Гырдевым. Все, что сложилось в Театре наций с пьесой Жорди Гальсерана «Метод Грёнхольма», мне очень нравится. Спектакль существует с 2010 года и до сих пор там работают замечательные люди, с которыми мне очень приятно сосуществовать. Это Игорь Гордин, Максим Линников, Анна Зайцева, сменившая Викторию Толстоганову. Потом поступил звонок из МХТ предложение сыграть спектакль «Событие» у режиссера Константина Богомолова. На сегодняшний день я – фрилансер и абсолютно счастливый человек. У меня три спектакля в МХТ («Событие», «Свидетель обвинения», «Идеальный муж»), два спектакля в Театре наций «Метод Грёнхольма», «Гаргантюа и Пантагрюэль». Подозреваю, что возьму еще один спектакль, так как «Событие» играется уже редко. Надеюсь, что-то сложится и с кинематографом. Р.Д.: Литературные способности проявились у вас очень рано. Почему, выбирая вуз, вы не остановились на Литинституте, ведь писатель, пожалуй, самая свободная профессия? С.Ч.: Тогда не было желания туда идти. Литература была просто приятным хобби. В один прекрасный момент, когда в театре не было никаких перспектив, я подумывал прийти к Маканину в Литинститут, но один умный человек сказал: «Зачем тебе туда идти? Ты хочешь писать как все?» Скажу честно, я прекрасно понимаю, что не вписался ни в советское время, ни в перестроечное, ни в постперестроечное, и в будущее время вряд ли впишусь. Но это не значит, что все так плохо. Это просто данность, ведь всегда нужно исходить из того, что у тебя есть на сегодняшний день. Самое главное, что мне интересно с самим собой, и пока это так, я буду выживать в любых условиях. Конечно, хочется еще умудриться что-то сделать, чтобы удивить себя самого, но это может и не сложиться. Тогда, вероятно, буду задумываться о смене профессии. Р.Д.: Как в таком плотном графике вы находите время, вдохновение и силы для литературного творчества? С.Ч.: Дело в том, что это все нахрапом происходит. Начнем с того, что литературой я занимался очень давно, еще с первого класса. В девятом-десятом выпускал еженедельную «Нелитературную газетку». Потом это занятие было прервано на некоторое время из-за человека по имени Уильям Тревор. Я понял, что никогда не смогу так написать. Даже если смогу, то Тревор все равно уже написал так, как я хотел сам. Потом я вернулся в это дело, и в 1993 году оно было у меня основным занятием. Какое-то время что-то еще писалось, копилось, и вот в 2000 году вышла книжонка, которая собрала все то, что было с 1993 года. Параллельно в 1998-м родился сюжет книги «Человек-поезд» и в 2003-м он был закончен. Через год был готов план «Антологии неприятностей Антона Вернера», сначала книга хорошо писалась, потом застопорилась. Полсотни страниц было уничтожено, потому что мне не понравилось, в каком направлении все стало двигаться. В настоящее время, за последний год, скажу честно,у меня было девять-десять успешных попыток сесть за стол. Я очень надеюсь, что за осень успею все доделать. Р.Д.: Как настоящий грузинский мужчина, вы любите не только вкусно поесть, но и готовить изысканные блюда. Поделитесь, пожалуйста, с нашими читателями каким-нибудь своим кулинарным секретом. С.Ч.: Есть прекрасный рецепт. Все знают, что такое татарский бифштекс – тартар. Но мало кто задумывается над тем, что татарский бифштекс – это не просто вариант правильно приготовленного мяса. Там очень важную роль играет черный хлеб. Его нужно обжарить на кипящем оливковом масле, чтобы хлеб хорошо пропитался. Татарский бифштекс обязательно нужно употреблять с горячими гренками. Тогда сочетание холодного мяса с горячим черным хлебом дает особенный вкус. Беседовала: Марта Петро .- See more at: http://www.rd.ru/interview-sergey-chonishvili#sthash.AkY4GCl8.dpuf
Татьяна: Послания в будущее под новогоднюю ёлку Известные деятели культуры и искусства – о том, какое послание они бы отправили потомкам в «капсуле времени», какой подарок подарили бы людям будущего Сергей Чонишвили, актёр: – Ничего не положил бы. Потому что меня пугает наше время. О том, что человек слаб и нехорош, написано ещё в Екклесиасте. Но никогда прежде человечество не обладало системой самоуничтожения. Сейчас надо задумываться не о гипотетическом будущем, а о нашей с вами реальной жизни. Ведь вокруг деградация, умирание, эксгибиционизм, которым страдает большинство, судя по инстаграммам, соцсетям. Очевидные вещи, о которых надо постоянно говорить – что нельзя врать, надо держать данное слово, – не положишь в «капсулу времени». http://nvspb.ru/tops/poslaniya-v-budushchee-pod-novogodnyuyu-elku-56345
Татьяна: Сергей Чоншвили: свой самый строгий критик – это я сам Ведущий телеканала «МИР 24» побеседовал с обладателем одного из самых узнаваемых голосов России и номинантом на «Золотую маску». Этого человека лишать голоса никак нельзя. Сергей Чонишвили, который регулярно выходит на сцену МХТ им.Чехова и театра Наций, известен и как самый знаменитый актер дубляжа. В этом году он номинирован на престижную театральную премию России – «Золотую маску». Отборочная комиссия высоко оценила Чонишвили в роли Панурга, которую он исполнил в спектакле «Гаргантюа и Пантагрюэль» Константина Богомолова. Мы встретились с актером и поговорили о том, какая сцена ему дороже, и как он относится к неофициальному титулу «самого сексуального голоса страны»? Сергей Чонишвили - обладатель самого популярного голоса на российском телевидении. Родился в Туле 3 августа 1965 года в актерской семье. В 16 лет приехал покорять Москву. Окончил «Щуку» с красным дипломом. Поступил на службу в Ленком, где играет по сей день. Что не мешает актеру выходить на сцену МХТ имени Чехова, Театра Наций и даже писать книги. Озвучил десятки рекламных роликов и документальных фильмов, а в зарубежном кино его голосом говорят Хавьер Бардем, Вин Дизель, Бивис, Баттхед и «уродливая сводная сестра Дорис» из «Шрека». Буквально через несколько минут начнется спектакль «Идеальный муж», в котором Вы принимаете участие в качестве Дориана Грея. Это произведение Константина Богомолова, - оно очень нестандартное. СЧ: И прекрасное! Когда Вы получили эту роль, договорились с Константином, прочитали, какая была Ваша реакция? СЧ: Понимаете, сначала была идея, потом уже все формировалось во время репетиций. Идея была замечательная: это люди, которые из разных произведений Уайльда, возможно, и из других произведений - так и получилось. Это люди, которые уже достигли чего-то в жизни, не старые еще, но и не очень молодые. И они все время пытаются сыграть Уайльда. Но не получается - другой бэкграунд. Вот такая была идея. Она мне сразу очень понравилась и я согласился. Тем более что, к Константину Богомолову доверие безмерное, человек с хорошим вкусом и хорошо образован, поэтому он никогда не сделает то, что будет противоречить моим вкусам. Я бы сказал так. При этом Константин Юрьевич любит удивлять. СЧ: Да! Вы-то уже, наверное, привыкли ко всем его фокусам, сюрпризам. Но, тем не менее, как только он звонит... И что в этот момент? Что он сейчас придумает? СЧ: Нет, ну, на самом деле все сложилось очень просто, мы знакомы очень давно, если говорить честно. Сестра его была на параллельных курсах. И молодого Константина Юрьевича я видел. Потом был длительный перерыв нашего необщения. Потом было предложение на «Событие». После Уйальда у нас была пауза - он ставил очень значимый для него спектакль «Карамазовы», а я занимался своими делами, но дал ему время на весну. И весной появился «Гаргантюа и Пантагрюэль». Учитывая то, что эти три спектакля, которые поставил Богомолов, они проходят на чуждых площадках - я имею в виду МХТ и Театр Наций. СЧ: Начнем с того, что любой здравомыслящий человек, он, конечно, мечтает сыграть на исторической площадке МХТ, и выход в спектакле «Событие» - для меня это свое событие. Потому что стоять на этих исторических подмостках для меня очень здорово. Здесь есть намоленные места, которые тебе помогают. Или, наоборот, они тебя не принимают, и ты понимаешь, что ты инородное существо. Что касается Театра Наций, то до этого там был «Метод Гренхольма». Поэтому сцена тоже родная. Публика у театра Наций и у МХТ - она разная. Как-то это не, то что проще - ближе? СЧ: Не скажу. Публика хороша та, которая приходит на спектакль. И принимая или не принимая это дело, она вступает с тобой во взаимодействие и от этого зависит зал. Что такое спектакль - это обмен энергетикой между теми людьми, которые находятся на площадке сценической и теми, что сидят в зале. Иной раз публика слишком готова принимать все и тогда ты немного гасишь эту ситуацию, дистанцируешься, тогда происходит взаимодействие. Бывает, когда совсем напряженный зал и тебе приходится его пробивать. Можно ли Ваши эти слова интерпретировать так, что театр Вам ближе, чем кино? СЧ: Кино... Начнем с того, что я не очень много снимаюсь. Потому что то, что в основном предлагается, оно не очень интересно. И ты соглашаешься только на материал и на команду. А дальше уже вопрос в том - как это получится. Но я на сто процентов уверен, что при плохом материале очень сложно снять хорошее кино. А в театре при хорошей команде можно не очень хороший материал модифицировать и сделать хорошим. Если в театре Богомолов - Ваш режиссер, то в кино есть Ваш режиссер? СЧ: Лиза Холоденко! Почему? СЧ: Мне нравится все, что она делает. Иньярриту мой режиссер. Отличный выбор! СЧ: Вот два эти человека, если мне удастся с ними когда-нибудь поработать, то я буду счастлив! Все же знают Вас еще как замечательного артиста - актера дубляжа, ведь это же отдельный вид искусства. СЧ: С точки зрения озвучек - это мой кусок масла на кусок хлеба. А вот с точки зрения дубляжа персонажей, то я не так много этим сейчас пользуюсь. На истоках в свое время, в 90-е, это было попыткой сохранить нашу старую школу дубляжа. Так уж получилось, что наш коллектив небольшой - отдел культуры и программы Культпросвет - он женский, за исключением меня и нашего режиссера. СЧ: Вам повезло! Все они в один голос сказали: ой, обладатель самого сексуального голоса в России. Насколько это Вами воспринимается? СЧ: Не знаю. Что, Вам этого никто не говорил? Не верю! СЧ: Нет, тут есть уже некоторое клише. Дело в том, что каждый день крутить одну песню и говорить, что это гениально - в сознании людей возникнет ощущение, что это гениально. Главное, чтобы та песня, которая звучала, была гениальной или хотя бы очень хорошей. Почему мне удобно? Я считаю, что сидение у микрофона и работа лицом и телом в кадре или на сцене - это две разные профессии. Вот это сочетание, - оно мне помогает в профессиональном смысле, как актеру. Когда мне говорят: вы диктор. Я говорю: я не диктор, я артист. Когда говорят: Ну, и артист-то Вы так... Я говорю: а я писатель! То есть я в любой момент могу уйти от критики, потому что самый большой критик - это я сам. http://mir24.tv/news/culture/12059395
Татьяна: Сергей Чонишвили: Живой и с музыкой Ольга Фукс "Театр" №18, 2015 Учился: ВТУ им. Б. Щукина, курс Марианны Тер-Захаровой. Среди ролей в театре: Никита («Жестокие игры»), Феликс («Игра в жмурики»), Ноздрев («Мистификация»), Кочкарев (вариант «Женитьбы»), Фэрран («Метод Грёнхольма»), Дориан Грей («Идеальный муж»), Трощейкин («Событие»), Панург («Гаргантюа и Пантагрюэль»). Режиссеры, с которыми работал в театре: Марк Захаров, Владимир Мирзоев, Андрей Житинкин, Явор Гырдев, Мари-Луиз Бишофберже, Константин Богомолов. В кино: Леонид Пчелкин, Карен Шахназаров, Вячеслав Бровкин, Александр Басов, Вадим Зобин, Марк Орлов, Александр Зельдович, Олег Фомин, Елена Цыплакова, Александр Адабашьян, Бакур Бакурадзе, Марина Мигунова, Екатерина Гроховская, Петр Степин, Константин Худяков, Владимир Дмитриевский, Алексей Борисов, Александр Копейкин, Вадим Перельман и др. Режиссеры, с которыми хотел бы поработать: Гийом Кане, Френсис Форд Коппола, Явор Гырдев, Константин Богомолов, Стэнли Кубрик, Анджей Вайда, Райнер Вернер Фассбиндер. Сергей Чонишвили продолжил актерскую династию. Отец, народный артист РФ Ножери Чонишвили, чье имя носит сейчас Омский дом актера, играл в Тбилиси, Туле и Омске: Пушкин, Маресьев, Сирано, Баба Яга, граф Орлов, Борис Годунов — почти 400 ролей. Мама, народная артистка РФ Валерия Прокоп, до сих пор остается одной из ведущих актрис России — три года назад номинировалась на «Золотую маску». Но Сергей Чонишвили выглядит абсолютным self-made person. Профессию он выбрал себе из-за проблем с химией. «Я хотел стать океанологом, но на биологический факультет надо было сдавать химию, которую я не знал. И тогда я решил переформатировать свое желание закрыться от окружающего безобразия — найти другой вариант свободы. Я имею в виду не то безобразие, что происходит непосредственно сейчас, а то, что я вижу вообще на протяжении всей моей жизни. Чем дальше, тем больше я становлюсь мизантропом. Все менее мне интересны люди вообще, но люди, которые пытаются оставаться людьми (а это видно по их произведениям, даже просто по высказываниям), мне важны. Ради них стоит заниматься театром». В 16 лет он поступил в Щукинское, с красным дипломом пришел в прославленный «Ленком» — и «первую роль со словами я получил через 13 лет — у кого-то к этому сроку уже ребенок школу заканчивает». Придя в «Ленком», играл по 30 спектаклей в месяц. Два раза был снят с роли за несколько дней до премьеры. Театр жестко проверял на прочность актера, который постепенно стал незаменимым в звездной труппе. Не случайно Александр Абдулов долго не думал, выбирая себе преемника на роль в «Женитьбе». В «Ленкоме», которому он отдал более 20 лет и откуда четыре года назад ушел, Сергей Чонишвили сыграл практически во всех знаковых спектаклях — в ролях второго плана: приближенный Вожака из «Оптимистической трагедии», Нахум из «Поминальной молитвы», Бартоло из «Безумного дня», несколько ролей из «Мудреца», Гоша из «Диктатуры совести», Салай Салтаныч из «Ва-банка». Впрочем, в его собственном списке принципиальных для него ролей Сергей называет только две ленкомовские — Никиту из «Жестоких игр» («на этом спектакле я отрепетировал огромное количество других») и Ноздрева из «Мистификации» («там все сложилось не за год репетиций, а когда Григорий Горин переписал Нину Садур и я сразу понял, про что играть»). Колоритный Ноздрев — шинель накинута на исподнее — с его непередаваемым апокалиптическим бредом («Русь сотрясается, Москву взяли, Курск потерян навсегда, Ссссызрань, Череповец»), с его стрельбой по пустоте, собаками, бабами, «Матрадатура» в бутылках-гранатах, глоток которой почти смертелен, вспоминается в нынешней реальности все чаще: именно такие бредят сегодня «русским миром». Ведь российская бескрайность, синоним простора, откуда «три года скачи — никуда не доскачешь», тоже может стать пленом, тюрьмой. Отсутствие смыслов, перспектив, идеалов — пыткой похлеще многих. И потому среди всего, что пытается впарить ошалевшему от глотка «Клико» Чичикову этот Ноздрев, есть шарманка: «Представляешь, возьмешь шарманку к мертвым в придачу — вокруг тебя все мертвые, а ты живой. И с музыкой! Я хочу, чтобы у тебя музыка была». Играя в «Ленкоме», Сергей Чонишвили выстроил параллельную театру реальность: аудиокниги, компьютерные игры, документальное кино, образовательные программы, сериалы — пожалуй, ни один современный театральный актер не может похвастаться такой «подушкой безопасности». «После окончания института и до 94-го года я жил паршиво. Месяцев девять просто голодал: моей зарплаты при строжайшей экономии хватало на полторы-две недели. Жил в девятиметровой комнате-пенале общежития. И чтобы не сходить там с ума, ночевал по всей Москве — где ближе к завтрашней работе. Театр не может обеспечить достойное существование. В этом смысле Олег Павлович Табаков — гениальный человек: понимает, как много творческой энергии высвобождается, если молодой актер получает свою жилплощадь, и до сих пор старается решать эти проблемы. Мне не так много надо, но я не хочу думать, сколько я выпил кофе, съел мяса и чем буду заправлять свою машину. Был период, когда я жил именно за счет не театральной работы. И еще я люблю делать работу быстро и качественно и ненавижу переделывать и повторяться». Ольга Фукс: Маститые актеры часто жалуются, что их молодые коллеги, снимаясь в бесконечных сериалах, растрачивают себя и становятся практически профнепригодны. Вам надо возвращать себя в какое-то специальное «театральное» состояние? Сергей Чонишвили: Я с опаской отношусь к тем, кто работает, отирая пот со лба. Театр только выигрывает, если ты занимаешься озвучкой или снимаешься в кино. Могу безошибочно определить, кто снимается, а кто нет, кого возьмут озвучивать, а кого ни в коем случае, даже если актер хороший. Надо понимать, что большинство людей, воспевающих «высокое искусство», на самом деле думают о деньгах. Вот встречаются два киноактера: «Снимаешься? Платят? Значит, все в порядке». Кто режиссер, кто в команде, что за материал — дело десятое. Так же и в театре. В 90-е годы многие актеры уходили, например, в рекламу — настоящего кино снимали мало, а рекламный бизнес развивался: в нем можно было не терять навыки и переждать трудную ситуацию. Потом часть вернулась, часть осела там навсегда. Но дело в другом — те, кто научился себя обеспечивать, ходили в театр, кино, много читали, имели свое мнение. Те же, кто занимался «высоким искусством», даже спектакли друг друга не смотрят и в кино приходят лишь на собственные премьеры. У меня есть прекрасное параллельное существование — аудиокниги, где я могу выбирать из любимого. Из недавно записанного — «Генерал и его армия» (я очень люблю это произведение Владимова). Параллельно закончил «Любовь к трем цукербринам». Кроме того, записал «Блошиное танго» Алешковского. Если перебрать театральные роли Сергея Чонишвили последних лет, понимаешь, что его не увидишь в «костюмной» роли, в блеске победительного лицедейства, в кульбитах актерских перевоплощений. Зато он создал собирательный образ «нашего человека на rendez-vous», в анамнезе которого целый букет родовых травм и временных осложнений героя нашего времени. Художникам по костюмам (героев Чонишвили почему-то хочется «встретить по одежке») не приходилось давать волю воображению — костюмы у него, что называется, из подбора. Например, дважды он был одет в медицинскую робу: живчик Венька, засаженный в психушку коварной тещей и вполне обустроившийся в этой жизни после жизни, из «Психа» в «Табакерке». И незаметный сотрудник морга в больнице КГБ, он же капитан вышеозначенной организации, сын высокопоставленных особистов, он же писатель, пошедший «в народ» за правдой жизни, он же талантливый мистификатор, что топчется в этих «сенях» смерти, потому что жизнь стала ему непереносима, — из нашумевшего спектакля 90-х «Игра в жмурики». На таком материале — жирный-жирный слой чернухи — легко было сорваться в сладкую пошлость. Но Сергей Чонишвили вел своих героев, как по лезвию ножа, к вечному русскому лейтмотиву — пропала жизнь! К слову, «Игра в жмурики» была бы сегодня абсолютным кандидатом на запрет — выражение «они матом не ругаются, они на нем разговаривают» (и даже, добавим, достигают неких поэтических высот), как нельзя лучше подходит к этому тексту. «Десять минут инъекции экспрессивно-сниженной лексики — и дальше зритель начинал стопроцентно верить нашим персонажам. А если бы мы заговорили слогом Набокова или Тургенева, зритель бы уважительно зевнул — ну да, это же театр. Но не поверил бы. Я против того потока брани, который звучит на улице, я уже наполовину не понимаю наше народонаселение. Но нужны не запреты, а культура — культура речи, как, например, и культура пития. Привить ее гораздо сложнее, чем запретить, скажем, серое, а заодно на всякий случай и белое, которое может запачкаться, и черное, что может полинять. Кто будет заниматься фильтрованием: где ненормативная лексика оправданна, а где нет? В петровские времена она была частью языка — так давайте запретим петровские канты, запретим часть истории. Как сказал Зигмунд Фрейд, человек, придумавший брань, двинул цивилизацию вперед: отпала необходимость вымещать свою обиду с помощью дубинки». О.Ф.: Мне кажется, для вас язык — гораздо более материальная субстанция, чем многие явления материального мира. С.Ч.: Это правда. Когда я соглашаюсь на какую-нибудь киноработу — как дурак, читаю весь текст, не только свою роль. Правда, иногда уже с первой страницы понятно, что это чудовищно: «Василий Шпыняев, по прозвищу Шпиндель, выходит из ворот зоны…» — и плевать, как там будет развиваться сюжет. В «Методе Грёнхольма», постановке болгарского режиссера Явора Гырдева в Театре наций, герой Сергея Чонишвили облачен в дорогой деловой костюм, ведь он участник огромной армии men in black, соискатель топовой должности в крупнейшей фирме, пришедший на хитроумное собеседование. А на самом деле все тот же маленький человек, решивший доказать себе, что «право имеет». Траектория его движения — вверх по лестнице, ведущей вниз, туда, где невозможно остаться человеком. Ключевое требование для соискателя — быть подлецом, который прикидывается хорошим человеком. Фэрран Сергея Чонишвили бросается в эту кручу с гибельным азартом, не жалея яда и сарказма, поражая быстротой реакций, стальным характером и нетривиальными ходами. С таким азартом продвинутый подросток мочит врагов в компьютерных играх, но Фэрран — не подросток, свое место под солнцем он завоевывал, харкая кровью. Он груб той запредельной грубостью слабого человека, который боится обнаружить в себе человеческое. Немудрено, что он срывается, как альпинист перед вершиной, не дойдя до заветной должности. Но успев осознать, как далеко может зайти, убивая в себе человека. С.Ч.: «Метод Грёнхольма» — идеальное для меня сочетание режиссера, партнеров, материала и твоего понимания. Если такое складывается хоть раз в жизни — уже счастье. Когда спектакль вышел, большая часть театрального народа не очень-то поняла, как к нему относиться. Что интересно, в зале зачастую больше мужчин и именно мужчины водят своих дам на спектакль, тогда как обычно бывает наоборот. Не верю тем, кто говорит, что легко разгадал загадку этой пьесы — мол, кроссворд, да и только. Одна моя приятельница, которая всю жизнь занимается HR в солидных компаниях, сказала, что первые 20 минут смотрела — точно с работы не уходила. Но и она испытала шок от развития сюжета». О.Ф.: «Я изучаю упорно, настойчиво, терпеливо и безболезненно то, что есть в душе людей, с которыми работаю, а со своей стороны я добросовестно раскрываю им то, что есть в моей душе», — говорил Гырдев в одном из интервью. До каких пределов вы готовы перемешивать с режиссером свои внутренние миры? С.Ч.: Гырдеву можно — он всегда слышал те сигналы, которые подают актеры, и многие идеи приходили нам в голову одновременно. Конечно же я кого-то готов пустить в свой «богатый внутренний мир», но предпочитаю, чтобы даже близкие мне люди не лезли до конца в мою песочницу. Здорово, когда есть человек, с которым ты можешь даже не видеться годами, но при встрече понять, что ничего не поменялось и вы во времени развивались идентично, двигались в одну и ту же сторону. Нужно отдавать себе отчет, что театр — это все-таки игра, и пойти можно на любые эксперименты над собой. Но если ты вынуждаешь режиссера идти на какие-то совсем уж сложные эксперименты и даже провокацию, значит, это вопрос к тебе, исполнителю. Значит, ты не дал себе труд понять, что хочет от тебя режиссер. Сергей Чонишвили не случайно попал в компанию актеров Константина Богомолова — разбросанную по разным театрам и даже странам группу единомышленников, готовых пойти ва-банк и бросить публике вызов как эстетический, так и гражданский. «Я познакомился с ним, когда он заканчивал быть подростком. И мне с ним безумно интересно — он мальчик начитанный и образованный, а я люблю тонкие шутки, а не „ржаку“. Когда мы впервые встретились в работе, я уже думал, что театр для меня закончился, его заменит кино, потому что театр как таковой становится мне все менее интересен, но по-прежнему интересны какие-то конкретные идеи. Когда я репетировал „Событие“, то вдруг понял, что получаю безумное удовольствие от самого процесса репетиций: настолько, что даже результат — премьера — стал для меня не важен». Художник Алексей Максимович Трощейкин в мягком домашнем пиджаке — чистейший образец стопроцентного конформиста, на котором держится любая ложь и пышно расцветают все цветы зла: яркий, вальяжный, богемный и пошлый, трусоватый и равнодушный. Режиссер затевает двойную игру с тем психологическим театром, который вроде был заявлен с самого начала, с натуралистических декораций и психологических нюансов в дуэте разочарованных друг в друге мужа и жены (Марина Зудина). В эту двойную игру входит исторический, в духе «Театра.doc», контекст расцветающего фашистского государства («Событие» было написано в Берлине в 1936 году) и нарастающая фантасмагория, наваждение, гротеск и кошмар. Надо быть «истинным» художником, чтобы не воспринять ни безжалостную поступь истории, ни морок пресловутой обыденной жизни, зато бояться «события», которое не состоится, обернется пшиком. И надо быть настоящим мастером, чтобы продолжать психологическую игру в условиях кардинально поменявшегося жанра. В слаженном актерском ансамбле единомышленников Сергей Чонишвили выглядит немного отдельным — своего рода guest star, принявший правила игры. Так, для персонажа Чонишвили в хите «Идеальный муж. Комедия» Богомолов сочинил отдельную интермедию — второй акт, где солирует актер, кажется спектаклем в спектакле. Дориан Грей, в серой тройке, до оторопи похож на самое что ни на есть первое лицо государства. Похож своей стертой безликостью, непроницаемым лицом, катанием на лыжах, беспокойством о вечной молодости. В том литературном пасьянсе, который режиссер разложил для героя Сергея Чонишвили, блестяще сошлись и стареющий портрет, и убийство «последнего русского интеллигента», поющего Окуджаву и принимающего заказ власти, и цитата из «Фауста» с последующим провалом в преисподнюю. По сравнению с избыточным во всех смыслах «Идеальным мужем» следующая совместная работа Богомолова и Чонишвили, «Гаргантюа и Пантагрюэль», кажется просто аскезой, если аскеза может быть раблезианской. Сергею Чонишвили достался Панург, саркастичный интеллектуал и лучший друг главного героя. На диване-корабле по пути к острову-столу два постаревших философа, Пантагрюэль (Виктор Вержбицкий) и Панург бороздят словесный океан Франсуа Рабле. А в нем — утраченные иллюзии, память о родителях, которая с годами приближает их, как в перевернутой оптике, и делает разлуку непереносимой, вечное изумление перед жизнью и маяк смерти впереди. С.Ч. Театром нельзя заниматься несерьезно, потому что тогда нечего им вообще заниматься. Но и со скотским серьезом к нему тоже нельзя относиться — мол, я «Гамлета» играю, значит, должен за два дня переходить на особый режим дня. О.Ф.: А вам не хотелось сыграть Гамлета? С.Ч.: Поначалу хотелось. А потом сыграл Гильденстерна в спектакле Глеба Панфилова и прекрасно там себя чувствовал. Мы с Иваном Агаповым — Розенкранцем аккуратно «разрушали» эту монументальную постановку, привнося в нее различные импровизации на радость коллегам. К слову, впереди у тандема Богомолова и Чонишвили намечается еще одна встреча — в «Гамлете» под занавес нынешнего сезона на сцене МХТ. http://oteatre.info/sergej-chonishvili-zhivoj-i-s-muzykoj/
Victoria: К слову, впереди у тандема Богомолова и Чонишвили намечается еще одна встреча — в «Гамлете» под занавес нынешнего сезона на сцене МХТ. Ничего себе!!! Неужели правда? На сайте МХТ тишина...
Татьяна: Victoria пишет: Ничего себе!!! Неужели правда? На сайте МХТ тишина... "То ли еще будет...ой-ой-ой!" У Богомолова куча планов что будет. будет 1-2-3 спектакля в мхт. будет кабаре имени нас с сергеем епишевым - об этом отдельно. будет уже в этом году старый театр в кракове. будет спектакль в латвии. будет ещеленком ещеваршава ещечто-тоеще я очень надеюсь будет таки - несмотря на финкризисы - кино. и еще какое-то дикое количество желаний и идей и перелетов Larisa Lomakina, мы же не надорвемся?))) мы же всех и всё победим?)))
полная версия страницы